История восемьдесят пятая
Фрау Урсула, наша преподавательница, приглашает меня на «чашку поболтать». Мы встречаемся воскресным пополуднем в кафе, расположенном в здании венской оперы. И буквально немеем от шума, стоящего вокруг.
Кафе небольшое, и занят в нем каждый столик. Разодетые, элегантные дамы и господа активно подкрепляются, болтают, пьют вино, а фрау Урсула чувствует себя смущенной. Ей по вкусу заведения с небольшим количеством посетителей – именно в таких ощущается уют – к тому же немного неловко передо мной.
Официанты заполошены и бегают туда-сюда, чужие голоса заглушают наши собственные, прелесть общения теряется. Время встречи моя знакомая немного не рассчитала: в оперном кафе принято подкрепляться перед представлением. А оно начнется через полтора часа. И до первого звонка здесь так и будет сплошной аншлаг. Ну не уходить же?
Сидим, пьем кофе, делаем вид, что премного довольны. Может, в нормальной ситуации мы и разошлись бы уже, но теперь упорно выжидаем, когда кафе опустеет. Чтобы насладиться обстановкой без помех.
И наконец, о чудо, звенит звонок, и перелетными птицами пускаются на встречу с прекрасным те, кто ублажал себя салатами, колбасками и шампанским. Заведение пустеет в мгновение ока. В первую минуту тишина даже оглушает. Теперь понятно, в каком чудном месте мы сидим: у окон мягко светятся лампы, высокие арочные потолки, ажурные стулья. Уют-уют. Выясняется, что мы проголодались, и обе делаем небольшой заказ.
Под еду беседа уже журчит, и почему-то всплывает тема северных стран. Я вспоминаю, как несколько раз была в Стокгольме, обрученная в ту пору с горячим шведским парнем. Конечно, мою собеседницу интересует, почему не состоялась свадьба. Рассказываю о разнице в ментальности, о педантичности, дотошности, о том, как, к примеру, однажды в компании из четырех человек двадцать минут в ресторане разбирали счет, расспрашивая каждого, кто и что заказал. Реакция собеседницы недоуменная: что, дескать, тут такого?
Настал черед расплачиваться. Официант приносит счет. Мы обе беремся за кошельки, но совершенно очевидно, что проще заплатить кому-то одному, а потом посчитаться. Я выкладываю на стол купюры, получаю сдачу, даю чаевые.
Фрау Урсула берется за листок и складывает в уме цифры. Отдает мне свою долю и объясняет: к моему салату приписали лишнюю булочку. Зовет кельнера и говорит: в счете отдельно стоит булочка за 1.20 евро, ее не заказывали и не съели. Кельнер извиняется, сочувствует, почти плачет, но… объясняет, что так положено. Я пожимаю плечами и предлагаю выдвигаться.
Мы выходим из Оперы, фрау Урсула явно переживает, что меня «развели».
– Фрау Лика, ладно бы десять центов, но евро двадцать! Это ДЕНЬГИ!
– Фрау Урсула, я все понимаю, но это ТОЛЬКО деньги.
На своем дивном немецком как могу, объясняю: русская ментальность ценит и невещественное. Обстановку, приятный вечер, отдых. А если начать разбираться, настаивать, доказывать, это того и гляди подпортит настроение и впечатление.
– Так деньги для вас совсем неважны, фрау Лика?
– Важны, безусловно.
– Но что же может быть еще важнее?
Вижу непонимание в глазах. Такую вежливую осторожность. Уже упыхиваясь на Deutsch, поясняю про вещи позначимее денег. Какие же? Самые разные. Ну, например… Бог. Собственно отношения с Богом. Совесть опять же важна. И даже очень.
По недоуменной реакции понимаю, что все опять мимо. Связь между Создателем и нынешней ситуацией в ее восприятии упорно не прослеживается. Ну как же мне все эти тонкости объяснить? На ум приходит сильный аргумент.
– Фрау Урсула, еще для русского важно знаете что? Душа. Это просто основа ментальности. Понимаете?
– Конечно, понимаю. Все понимаю. Но, знаете, фрау Лика, я уж как-нибудь побуду лучше вместе со шведами.
