История двести первая
Он родился 28 мая 1913 года в Австро-Венгерской империи. И две недели назад отметил свое столетие. Теперь в планах Франко Вальдорна путешествие по Австрии, встречи с молодежью и не только – рассказы о своей долгой жизни и необычной судьбе.
Накануне нас предупредили, что за гость ожидается в школу. Решаю приехать пораньше и удачно успеваю на автобус, останавливающийся в двадцати метрах от школьного крыльца. Какой-то старичок в бежевом плаще оборачивается, сразу узнаю его по фотографии. Замираю – человеку сто лет. И ловлю себя на счастливой улыбке: бывает же такое. Подтянутый, энергичный, с цепким взглядом – появился на свет еще ДО первой мировой, и разъезжает себе преспокойно на венских автобусах…
В зале для встреч он усаживается за стол, деловито раскладывает папки и файлы с бумагами и снимками. Потом обводит взглядом нас, притихших, и довольно улыбается. У него смугловатая кожа, темные глаза, уютные, даже несмотря на заметное дрожание, руки. И открыто-доброе выражение лица. Я бы даже сказала: ошеломляющее своим позитивом. Потому что за плечами господина Вальдорна – четыре концлагеря.
«Моя жизнь – непрерывная череда совпадений и случайностей. Счастливых или не очень. До войны мы с братом уехали в Италию на заработки: эти годы я до сих пор вспоминаю как самые беззаботные. К тому же, знаете, я умудрился даже разбогатеть.
Как-то в выходной день мы с братом катались на лодке – разумеется, с дамами. В ту пору все носили шляпы и выглядели невероятно элегантно… И вдруг нас окликнули: дескать, держитесь в стороне! Почему? Оказывается, неподалеку упражнялся в гребле Муссолини – демонстративно-спортивно катал приехавшего к нему в гости (или на переговоры?) Гитлера… Оказывал гостеприимство. Ни мне, ни брату не могло прийти в голову, как вскоре перевернется наша жизнь из-за двух этих друзей!»
А потом Франко понадобилось вернуться в Вену – по паспортным делам. И случилось это как раз накануне аншлюса (присоединения Австрии к уже фашистской Германии). Ему как еврею отказали в нужных документах, закрыли выезд в Италию.
Он пытался спастись от режима в соседней Чехии, и даже умудрился выправить себе фальшивый паспорт, но это уже не могло помочь. В 1939 году он очутился в Аушвитц. Об этом концлагере было известно, что он – самый ужасный из существующих.
«Сам Геринг как-то выпустил директиву: что-то вроде градации KZ. К худшим отнес Аушвитц и Маутхаузен, к лучшим – Дахау. Представьте, что каждый день вам сообщают, как погодную сводку: три месяца еще поживешь, а потом – в печь». Франко похудел на 30 кг, был истощен каторжным трудом, но – жил. Кормили раз в день, вечером: жидкую похлебку надо было заработать.
Вместе с ней выдавали кусочек хлеба – это уже впрок, на завтрак. Но только припрятать его до утра было невозможно: звериное чутье заключенного чуяло еду всегда и везде. Хлеб, укрытый любым, самым надежным способом, к рассвету все равно исчезал в чьем-то желудке. Поэтому любая крошка еды в лагере проглатывалась сразу, а с утра на работы шли натощак.
«Но самым жутким в Аушвитц было правило о мертвецах. Если человек погибал до 3 часов дня, его смерть регистрировали, а труп сжигали. А человек, скончавшийся после трех пополудни, должен был ждать оприходования до следующего дня. Не он, а его труп, конечно.
И по закону лагеря мы должны были забрать труп в барак. При этом оставить его там на полу запрещалось – ведь это противоречит принципу Deutsche Ordnung. Тело должно лежать на койке, неважно – живое или мертвое. Но ведь свободных нар не было: новые партии заключенных доставлялись постоянно.
И вот надо было класть мертвеца на свою узкую полку и спать с ним до утра. Почти в обнимку, потому что иначе сам на пол свалишься, а это – непорядок. Это, поверьте, было самое жуткое из всего лагерного распорядка».
