Ольга Бакушинская: скандал как стиль жизни

Ольга Бакушинская

Каждую неделю на канале ТВ Центр в передаче «Скандалы с Ольгой Б.» журналист Ольга Бакушинская проводит мастер-класс, пытаясь всей мощью собственной закалки внушить нам, что хамству и лжи надо противостоять, и лучше делать это юридически грамотно. Вот она нас и подковывает, как Левша блох.

– По-вашему, скандал – эффективное средство для выяснения отношений?
– Моя цель – научить людей отстаивать свои права различными методами, в том числе и скандалами. Нужно быть неудобным для власти, это способствует улучшению ее нравов. Власть не обязана любить народ, власть – это наемные менеджеры, о чем мы давно забыли. Чиновники должны вас опасаться и уважать. А мы по глупости своей ждем от них отеческого отношения и любви вместо того, чтобы требовать выполнения конкретной работы. Мой главный совет проживающим в нашей стране: у нас издеваются только над теми, кто позволяет это делать, поэтому не будьте бревнами. Тому, кто сопротивляется, чиновники идут навстречу, предпочитая договариваться с упертым скандалистом. Очень часто тот, кто доводит скандал до суда, добивается исполнения своих законных требований.

– Вы прирожденная скандалистка?
– Нет, в юности у меня не было такой взрывной энергетики, как сейчас. Та Оля, которой я была в 17 лет, и сейчас – два разных человека. Я была очень скромной, стеснительной девочкой, тихой отличницей, никогда не вякала. Одноклассники были уверены, что я стану бухгалтером. Первый мой бунт случился в 10-м классе. Я дружила с учителем истории. После уроков мы оставались в его кабинете и разговаривали на разные темы. И хотя никакого налета педофилии в нашем общении не было, моя классная накапала моей маме, что это все подозрительно. Мама испугалась и стала орать дома: «У всех мужиков одно на уме! Что у вас может быть общего? Тебе 16, а ему 44!» В результате его уволили. Меня эта несправедливость так возмутила, что я, подавив стеснительность, наехала на завуча и высказала протест. А еще написала письмо Сергею Образцову, поведав всю эту историю. Образцов казался мне человеком мудрым, опытным, порядочным, то есть достойным доверия. И представьте, он мне ответил. А в школе учителя стали говорить про меня: «Вы не смотрите, что Бакушинская тихоня, в тихом омуте черти водятся».
Я мечтала поступать на театроведческий, но родители сумели убедить меня в том, что там конкурс блата и нужно приобрести реальную профессию. Я была достаточно ведома, поэтому пошла в экономисты. Вся учеба прошла мимо меня, я ничего не помню из того, что нам преподавали в институте управления. Честно говоря, я там появлялась в основном на сессии, хватала чей-нибудь конспект, прятала его под юбку и пыталась сдать экзамен. Как я умудрилась получить диплом хотя бы и с тройками, не знаю. Меня спасал хорошо подвешенный язык.

– И как же вы такая тихоня вышли замуж в 19 лет?
– Я влюбилась без памяти. Все были в шоке, ведь я никогда не ходила на дискотеки, возвращалась домой к пяти вечера, сидела книжки читала и - вдруг сразу не пришла домой ночевать. Переходного периода никакого не было, я вообще все время живу в состоянии перманентной революции. Но я уже к этому привыкла и даже научилась легко принимать решения в форс-мажорных ситуациях. Родители, естественно, переживали, потому что мой возлюбленный был старше меня на 33 года и к тому же был женат. Мой первый муж был известный писатель Леонид Жуховицкий.
Мама просила меня познакомить ее с моим кавалером. Но я боялась признаться, что встречаюсь с женатым мужчиной да еще старше меня на 33 года! Потом она в конце концов узнала правду, пыталась меня отвадить от Лени, звонила ему, требовала отстать от ее ребенка. Однажды заявила мне: «Или я или он!» Она была уверена, что я выберу ее, но я решила проявить характер и сказала: «Конечно, он», – и ушла жить к Лене. К тому времени он уже развелся с женой. Я не разговаривала с мамой года четыре, мы даже не перезванивались. Примирились благодаря моему аппендициту. У меня начался страшный приступ, я чуть не склеила ласты, и в больнице, что называется, у моего одра мама простила Леню. С тех пор у них начались самые милые отношения, хотя мама была моложе моего мужа.

– Чем он вас соблазнил?
– А меня не надо было соблазнять, я сама соблазнилась. Он мне очень понравился. Среди моих знакомых таких умных и образованных, как Леня, не было. Я верила всем его рассказам на тему: я каждой женщине могу сказать брысь под лавку, там твое место. Или: женщина не должна изменять мужу, а муж может изменять направо и налево. Всю эту лапшу надо снимать с ушей, а я ее только навешивала и навешивала. Молодая девушка легко может попасть в зависимость от человека, который старше и умнее ее. Мне казалось, что все его слова – истина в последней инстанции, и мне долго нравилось так жить. Меня часто спрашивают с подковыркой: «Но тебя ведь Леня сделал журналисткой?» – «Нет, грамотной журналисткой я стала, когда развелась». Писать нельзя научить, для этого нужен талант. А талант у меня был. Сначала писала для всяких мелких газет. Потом подруга привела меня к редактору отдела культуры «Комсомольской правды». Я стала сотрудничать с ним, а через несколько месяцев уже работала там в штате.

– Жена писателя – это особая профессия?
– На мой взгляд, нет. Вообще нет такой профессии «жена». Если женщина решила наплевать на свою собственную жизнь и жить чужой, то это хобби такое, развлечение, а не профессия. Каждый губит свою жизнь, как ему хочется. Профессия – это производство чего-то, а не подношение писателю тапочек.

– Вы роптали, когда муж превратил вас в домохозяйку?
– Я долго не боролась за свои права, потому что Леня с первого дня совместной жизни указал, где лежит их скромная граница. Я находилась под влиянием мужа, он подавлял меня своим авторитетом и интеллектом. Мне позволялось немногое, зато Леня себя ни в чем не ограничивал и здорово мне изменял, оправдываясь тем, что ему как писателю нужны новые впечатления. Я очень страдала, но пищать мне по этому поводу запрещалось. Обида и боль накапливались, мне становилось все хуже и хуже, и однажды меня осенила дурацкая идея, которая приходит в голову многим женщинам в такой ситуации: если отомстить мужу той же монетой, то станет легче. И я ему изменила. Причем держала свой «подвиг» в тайне, молча питалась им и торжествовала. Второго любовника Леня как-то просек, и было понятно, что это конец. К тому времени я уже работала в журналистике, печаталась в «Комсомолке», у меня была своя жизнь, у мужа своя. Вскоре у него появилась Катя, моложе его на 45 лет, на ее фоне я казалась старушкой. И мне стало совсем противно, потому что она была дочерью моей подруги. Я решила, что пора сворачивать лавочку. И резко ушла на съемную квартиру.

– Очередная революция?Ольга Бакушинская
– Конечно. Я ушла с одним чемоданом, снимала квартиру, и по большому счету с этого началось мое взросление. Нормальные люди становятся самостоятельными в 20 лет, а я в 30. Это довольно трудно, когда ты долгое время жил чужой волей и чужим умом. Конечно, мне было страшно, я не была уверена, что поступила правильно, уйдя от мужа. Но в конечном итоге выяснилось, что это верный шаг. Терпеть его измены и обман – это мазохизм. Я вообще сторонница того, что резкие поступки нужно делать, если ты чувствуешь, что они назрели. Мне некогда было особо страдать, надо было деньги зарабатывать. Сидеть и лить слезы в компот можно, когда тебе не надо платить за крышу над головой, когда все схвачено. Работа сильно отвлекает от депрессий.
У меня есть еще один верный способ борьбы с унынием – я просто книжки хорошие читаю. Например, мне помогают романы Окуджавы и поэзия Пастернака. До развода я была уверена, что ни на что не способна в этой жизни, стеснялась даже продавщиц. Поэтому первое время ломала себя, когда шла на интервью. Для меня было большой проблемой позвонить человеку и договориться о встрече. Постепенно журналистика, к которой я оказалась очень способной, сделала меня жесткой, но окончательно мой характер сформировался, когда у меня родилась дочка. Появилась Маша, и я поняла, что теперь у меня просто нет возможности и права жевать сопли.

– Как вы решились на второе замужество?
– Андрея я нашла в доме престарелых. После развода со своей предыдущей женой он снимал номер в Доме ветеранов кино, где живут 20 пенсионеров, а остальные помещения сдаются под гостиницу и офисы. Я приехала туда к подруге на семинар сценаристов. Андрей там как раз втирал что-то умное. Вечером подруга звонит мне и говорит: «Разумовский интересуется тобой и просит твой телефон». Я сказала: дай. Андрей позвонил мне через два месяца. Сказал, надо встретиться, есть какие-то проекты, интересные для журналистов. Он встретил меня с цветами, и я поняла, что все эти проекты – отмазка. Андрей повел меня в ресторан, и пока мы общались, я почувствовала, что это свой человек, близко родственный. Я не могу сказать, что у меня было дикое восхищение. С ним просто хорошо, легко. К тому времени я уже поняла, что если делать из своей жизни корриду, то, конечно, в спутники надо искать обаятельного негодяя, в которого приятно влюбиться и красиво пострадать, а если строить семью, то мужчина не должен быть мерзавцем. Мы с Андреем совпадаем, нам уютно вместе. Мы можем находиться в доме и заниматься каждый своими делами, но нам приятно, что мы рядом.

– Развод с журналистикой тоже был скандальным?
– В 90-е я не ощущала диссонанса с внешним миром. Писала, что думала. А когда началась реакция, пропихнуть в «Комсомолке» даже статью к юбилею Сахарова стало почти нереально. Про Сталина или про то, как евреи убили Есенина, – пожалуйста. А про Сахарова – нет. Не удалось напечатать статью об опальном Ходорковском, и тогда я опубликовала ее в интернете. Помните, деятели культуры подписали письмо против Ходорковского? Я хотела напомнить им, что интеллигенция в России всегда милость к падшим призывала. А когда она начинает подписывать пасквили, причем не под дулом пистолета или под угрозой ареста, ссылки всей семьи, а за презренный металл, за ремонт в театре, за возможность эфиров на телевидении – это грех большой. Я видела Путина живьем и могла бы ему что-то сказать в защиту Ходорковского, но почему-то промолчала. И когда, он, я надеюсь, выйдет из тюрьмы, я знаю, что скажу ему: «Прости меня». Прочитав мой материал, главред с честным видом стал мне объяснять, что Ходорковский – это страшное чудовище, что он хотел купить Россию и тут же перепродать Америке. Странно, что Ходорковского не обвинили в том, что он прокопал тоннель от Бомбея до Лондона. Когда мне такое начинают нести, я теряюсь. Позднее я поняла, нужно бить в морду, что и реализовала, правда, уже с другим персонажем. В «Комсомолке» мне становилось совсем плохо. Я с большим трудом писала про театр и кино в разрезе, кто что ест, на ком женится, кому изменяет. Окончательно меня сломило задание позвонить Кристине Орбакайте и спросить, не сделала ли она себе пластическую операцию на носу? Я поняла: все, не могу больше! Нос Орбакайте меня добил. Я ушла в «Известия», где не надо было перемывать кишки звездам. Уже большое облегчение интеллигентному человеку. И я себя там неплохо чувствовала, пока на мою беду не подвернулся Соколов.
(На юбилее газеты «Известия» Ольга плеснула вино в лицо корреспонденту, оскорбившему память Анны Политковской, известной журналистки-правозащитницы. Затем в интернете прокомментировала ситуацию, за что и была уволена. – Ред.).
Я шла с работы вся уволенная, но у меня даже сомнений никаких не было, что я поступила неправильно.

– А как вы мужу объяснили скандал?
– Я понимала, что моя зарплата была весомой частью семейного бюджета и теперь на Андрея лягут все материальные трудности. К этому времени уже вышли два выпуска передачи «Скандалы с Ольгой Б.», но рейтинги были плохие, гонорары маленькие, и мы были уверены, что нас скоро закроют. И вот иду я домой и думаю, а вдруг Андрей сейчас скажет, что я истеричка, что в моем возрасте надо быть ответственней, нельзя ставить семью под финансовый удар и вешать на него все проблемы? И он был бы прав, учитывая, что мы купили квартиру на ипотечный кредит, который надо выплачивать. Андрей отреагировал гениально. Ни секунды не думая, он сказал: «Если бы ты поступила иначе, я бы перестал тебя уважать. О деньгах не думай, я заработаю, все будет в порядке, даже если тебя никто никогда не возьмет на работу». О таком мужчине, как Андрей, мечтает каждая женщина. В первом браке, я уверена, реакция была бы другой. В отношениях с миром Андрей всегда на моей стороне.

– Обычно с рождением ребенка женщины становятся спокойнее. Дочка повлияла на ваш скандальный нрав?
– Я ухитрились устроить скандал в роддоме. Мне хотели сделать кесарево, а я орала: «Хочу родить сама!» Для нашей медицины женщина в 35 лет считается пенсионеркой, категорически не способной родить. Хотя все это брехня, просто врачам кесарево удобно: никакой тебе возни и ответственности. В результате я все-таки дооралась и добилась своего – родила без скальпеля. Когда появилась Маша, я поняла, что мое поле для скандалов сильно ограничено и я уже стараюсь по минимуму скандалить в тех местах, от которых зависит дочка. Но это не совсем верно, зря я прогибаюсь. Маше было три года, когда она попала в больницу. Родителей туда не пускали, и я подключила большие связи, чтобы обеспечить за ней нормальный уход. Каждый день я опускала врачу в карман 100 долларов, а медсестре 500 рублей и была уверена, что Машу не оставляют без внимания. А в результате, когда ее выписали и выдали мне на руки, она была в ужасном состоянии. На ней был памперс, под которым образовались опрелости. Но самое страшное – она принесла из больницы две инфекции – верхних дыхательных путей и желудочную. И я промолчала тогда, не стала поднимать шум. Пыталась решить проблему мягко, с помощью связей и денег, и чем это закончилось? Я себя за эту слабость и трусость не уважаю. Своим конформизмом не добилась ничего. Мне многое не нравится в Машиной школе. Особенно бесят безумные тесты, сейчас к ЕГЭ готовят с первого класса. Я проводила эксперименты на своей передаче, и ни один кандидат и доктор педагогических наук не мог на этот тест ответить правильно. Я не стала называть в эфире номер школы, прекрасно понимая, что это может сыграть злую шутку с Машей.

– На работе вы тоже всех достаете?
– Без скандалов не обойтись. Уже все знают, что если я прихожу на съемку вялая, то завожу себя, скандаля с режиссером. Съемочная группа заметила, что если я с ним хорошо поругаюсь, то передача получается особенно удачная. При этом на репетициях я еще и матерюсь. Все время что-то ору. Все уже привыкли, что я истеричка. Однажды кто-то, кивнув на нашего продюсера, спросил меня: «Это ваш муж?» «Слава Богу, нет, – вздрогнул продюсер, – у нее есть другой страдалец». И скандалю, и ору, и отстаиваю свои права, если мне что-то не нравится. Причем с возрастом начинаю орать все больше и чаще, и это касается не только работы, но и бытовых вещей. Скандал – это стиль жизни. Я уже превратилась в существо, которое называется «хам трамвайный». Могу устроить бучу, если какой-то бугай в метро не уступает дедушке место. Влезаю в разборки покупателей и продавцов, начинаю цитировать закон о защите прав потребителей. За полтора года работы в передаче я уже довольно сносно юридически подковалась. «А вам-то какое дело?» – вопит продавец. «Да мне до всего есть дело!» – ору я. Боюсь, что в конечном итоге это все плохо кончится, я превращусь в ужасную вредную старушонку, вечно ворчащую на соседей, на молодежь у подъезда, на тех, кто неправильно припарковал машины. Постепенно становлюсь городской сумасшедшей.

– Если вдруг закончится ваш роман с телевидением, есть ли у вас запасной аэродром?
– В газету уж точно не вернусь. Может, начну писать сценарии или книжку. Я бы с удовольствием работала в кадровом агентстве. Мне нравится квалифицированно, грамотно, по-западному, устраивать людей, помогать  им находить свой путь в жизни.

Мила Серова