Ксения Собчак: Есть три персонажа, которым хочется подражать – Фаина Раневская, Лиля Брик и Айседора Дункан

Такое впечатление, что публикация интервью с Ксенией Собчак и даже упоминание ее имени сродни белой ленточке, нацепленной на верхнюю одежду. В том числе и поэтому захотелось перечитать беседу с Ксенией, сделанную лет шесть назад и нигде не публиковавшуюся до сих пор. Тогда ее должна была напечатать газета с пафосным названием «Россия». Интервью стояло в пилотном (начальном) номере, но куратор издания сказал: а это еще зачем? Зато с удовольствием прочитал интернетные анекдоты про героиню, которые располагались рядом с интервью для контраста, чтобы подчеркнуть диаметральность того, что о ней говорят недалекие люди, и того, что она собой представляет. Уже тогда представляла. В итоге статья выпала из номера.

Так что и в те времена Ксения Анатольевна Собчак была лакмусовой бумагой для определения типов, страдающих трусостью и тупостью, помноженными на манию величия. Сейчас еще интереснее понять, как человек способен изменить обстоятельства вокруг себя, не изменив себе. Если есть, чему не изменять, конечно. Благодаря мастерству Ксении как телеведущей на избранных телеканалах, число которых, правда, редеет, точнее, редеет как правда, обозначился новый жанр интервью: «пройти проверку Ксенией Собчак». Мало кому удается. И следить за этой процедурой очень увлекательно.

Такую же проверку прошел и данный текст. Персона по-прежнему любопытна. То, что она говорит, умно. Работа собеседника (журналиста) проведена осмысленно и заинтересованно, поэтому спустя годы перечитываешь это интервью с удовольствием.

Алла Перевалова

Мнения о ней диаметрально противоположны: от «Какой ужас!» – до «Супер!» Ксению Собчак трудно не заметить. Она может в прямом эфире высмеять звезду за лоховскую сумочку, а на следующий день устроит антигламурную вечеринку по случаю своего дня рождения, где нарядит элиту в матроски и будет под водку угощать всех картошкой в мундире и солеными огурцами. Она не боится нарушать законы телевидения, где быть искренней и быть звездой – вещи несовместимые. Мы встретились с Ксенией на съемочной площадке фильма «Европа-Азия». Ее только что по сценарию сбила насмерть машина. Восемь дублей она вынесла, как солдат, без жалоб на усталость и холод.

– В чем для вас смысл сверхскоростной жизни: вы и на телевидении работаете, и концерты ведете, и в кино снимаетесь, и книги пишете, и тусовки не пропускаете?
– Ксения Собчак сейчас абсолютно везде, мне кажется, что скоро люди будут, пугливо озираясь, подходить к туалету, в одной руке держа на всякий случай молоток, а другой боязливо поднимая стульчак унитаза: а вдруг и там Ксюша? Для меня такая вездесущность и всеядность гениальны, но для людей это too much (слишком много. – Авт.). Существует несколько путей к славе: есть путь Земфиры Рамазановой, которая появляется редко, но метко. А можно, как Киркоров, объять необъятное. У каждого своя тактика, свой план «Барбаросса». Я лично выбрала массированную атаку.

– Славу создают мифы, а вы слишком прямолинейны. Настоящий пиар – это всегда мифотворчество.
– Вокруг любого публичного человека создаются, или он сам создает какие-то мифы. Иногда даже мифы важнее, чем его жизнь. Мы живем в такой век, когда люди сами по себе малоинтересны, есть масса артистов, чье творчество не так интригует окружающих, как то, что творится вокруг них. Причем народу нужны не сплетни, а некий образ чего-то непонятного, таинственного, например, что певец родился не в каком-то провинциальном мухосранске, а прилетел с Марса, случайно высадился на нашей планете и теперь бродит здесь неприкаянный. Но в моем случае не требуется создавать сказки, у меня вся жизнь – сплошной миф.

– В том числе и то, что вас поголовно все не любят?
– Да, но вы не разрушайте этот миф, подождите. Пока еще люди должны меня ненавидеть, это входит в мой секретный план. Я считаю, что ненависть дает больше эмоций и энергетики, чем любовь. Для раскрутки намного важнее отрицательный образ, чем положительный. Хотя я уже чувствую, что ненависть идет на спад, народ потихоньку начинает испытывать ко мне симпатию. Такого тотального отвращения, как раньше, уже нет. Это начало конца первого этапа моей стратегии.

– По-моему, вы давно уже разрушили свои секретные планы участием в проекте «Звезды в цирке». Зрителей подкупила ваша смелость, когда вы поносили на чем свет стоит жюри за предвзятость оценок, абсолютно не боясь, что вас вытурят за справедливость.
– А мне кажется, что поворот к любви начался в тот момент, когда я сорвалась с каната и от обиды расплакалась, как ребенок. Людям нравятся зрелища из серии «богатые тоже плачут», по крайней мере мне стали сочувствовать. Честно говоря, я просила режиссера, чтобы эту сцену со слезами вырезали, слишком уж по-детски я себя вела. Ну что так расстраиваться, это ведь не главное событие в моей жизни! Потом людей, наверно, подкупило то, что я не просто повторила, но и усложнила свой номер под куполом.

– Вы в курсе, что Дыховичного многие отговаривали снимать вас в фильме, пугали, что вы жутко капризная?
– Это все продолжение истории с имиджем. Почему-то всем кажется, что я очень избалованная. На съемочной площадке все вокруг меня бегают, я уж даже не знаю, куда от них деться. Сразу после дубля кутают меня в пледик, боятся, что замерзну, ведут себя со мной так, будто я принцесса на горошине и сейчас начну топать ножками, плакать. На самом деле я по натуре совершенно другой человек. Я привыкла и умею терпеть боль и абсолютно нормально отношусь к неудобствам, что, кстати, цирк доказал не один раз.

– А были еще экстремальные опыты над собой?
– «Большие гонки» были дико экстремальной авантюрой. Мы летели на остров на каком-то ужаснейшем самолете, который, мне казалось, прямо в воздухе начнет разваливаться по винтикам. Там был жесткач (жесткое, суровое сражение (сленг). – Авт.) с быками, конкурсы как бы шуточные, но опасные, куча травм: Малахов подвернул руку, девочка сломала челюсть, а в конце началась жутчайшая эпидемия малярии. На наш остров прибыли вооруженные силы спасать население, все рванули эвакуироваться. Одни русские остались, хотя и боялись каждого комара, бежали от него как ошпаренные. Мазались кремами противомоскитными, закрывали двери, но не спасовали. У меня в жизни было много экстрима и до «Больших гонок». Я вообще люблю эксперименты над собой. В Космическом городке в невесомости побывала, летала на МИГе, катаюсь на сноуборде, прыгаю с парашютом. Люблю жесткие ощущения.

– Говорят, что людям, стремящимся к экстриму, просто не хватает счастья, то есть любви.
– Я считаю, что счастье и любовь – чуть-чуть разные вещи. Хотя, конечно, мне и того, и другого не хватает, как, впрочем, и всем остальным. Любви вообще мало в мире. А счастье – это и подавно иллюзия, потому что длится несколько мгновений, как вспышка молнии или радуга. Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз была счастлива. В самом финале номера на канате, когда осталось сделать последний шаг и поставить ногу на мостик и я понимаю, что уже не упаду, что не зря в течение полугода тренировалась каждый день, падая, поднимаясь, снова падая, – вот тут я испытала такое счастье, которое не сравнится ни с чем за долгие годы. Ради этого мига стоило мучиться и рисковать.

– А любовь разве не дает такой радости?
– Любовь - это, конечно, хорошо, но ее ведь, как пиццу, когда захочешь, по заказу не доставляют. Поэтому, когда нет любви, можно заказать себе экстрим. Вертолет оплатил – и вперед в небо, пропуск в космический городок выписал – и кувыркайся в невесомости. У меня постоянная нехватка сильных эмоций, вообще, к сожалению, как любой человек, я стремлюсь к непрерывной экспансии. И когда завоевываю некую территорию, сразу стремлюсь к новым землям. Сейчас осваиваю кино. Съемки у Вани Дыховичного – это моя третья попытка прорыва в кинематограф. Недавно мне предложили два интересных проекта, один из них – голливудский триллер, у меня там большая роль.

– Обычно телевидение – трамплин в успешное замужество. А у вас какие цели?
– У меня было ровно наоборот: замужество не состоялось, потому что я начала интенсивно заниматься карьерой на телевидении. И это моему другу не понравилось. Мне вообще сейчас карьера гораздо важнее, чем личная история.

– Может, просто не было любви, раз вы не готовы к жертве?
– Ну как же! Мы все-таки четыре года встречались, жили гражданским браком, у нас были очень хорошие отношения. Просто я поняла, что мне чего-то не хватает. Не могу мириться с монотонностью и предсказуемостью обыденности, она меня разъедает, как серная кислота. Для меня смерти подобна жизнь, когда завтра похоже на сегодня. Мне хочется узнать себя, на что я еще способна, где предел моим мечтам, страхам, талантам? Как правило, мужчину такой поиск раздражает, потому что его женщина становится недоступна по первому же требованию. И это рушит отношения.

– Разве настоящую любовь может что-то разрушить?
– Настоящая любовь – понятие растяжимое. Вечной любви вообще не бывает. Это я знаю точно, не первый год живу. Родительская любовь инстинктивна, поэтому вечна, но она совсем другая, чем любовь мужчины и женщины. Любовь, основанная на родстве крови, груба и прочна. Любовь, основанная на родстве душ, тонка. Где тонко, там и рвется.

– А что, в чувствах мужчины и женщины нет инстинктов?
– У меня, например, нет, точно. Я никогда не отношусь к мужчине как к своей добыче. «Есть в близости людей заветная черта…». За этой чертой заканчивается животная похоть и начинается духовное родство.

– Говорят, что во всех ваших неудачах виноват ваш острый язык. Кстати, именно остроты мы от вас не дождались в передаче «Школа злословия».
– Когда меня пригласили в гости к Дуне Смирновой и Татьяне Толстой, я вполне отдавала себе отчет, что их интеллектуальный уровень во много раз превышает мой, и в этом нет ничего стыдного, я всегда готова поучиться у умных людей. Если ты идешь с маленьким пистолетом против пулеметов, то тебя может спасти только неожиданная тактика подкопов, окопов, партизанщины и так далее. Я, честно говоря, была несколько разочарована их спокойным тоном, я-то ждала язвительного нападения, готовилась к войне и в душе хотела ее. Поэтому растерялась, когда они стали со мной говорить о чем-то человеческом, это было так неожиданно. Ты уже настроился на большую драку, а к тебе выходят и пытаются с тобой обняться, поцеловаться, понятно, что ты себя странно чувствуешь. Поэтому никто не выиграл, никто не проиграл, просто передача получилась очень странной.

– Вы самоироничны, поэтому вас трудно победить. Откуда в вас это умение посмеяться над собой?
– От Фаины Раневской. Над этой женщиной невозможно было подшутить, потому что она всегда подшутит над собой первая. Я посмотрела ее фильмы, прочитала о ней книги и, прочувствовав ее жизненную концепцию, убедилась, что она права. Самоирония стала моим тактическим девизом, который я взяла на вооружение. Есть три персонажа, которые поразили мое воображение и которым хочется подражать – это Фаина Раневская, Лиля Брик и Айседора Дункан.

– А в чем заключается ваш личный кодекс чести?
– В отличие от многих, я не живу по принципу: раз про тебя сказали плохо, значит, и ты должен в ответ обругать. Есть масса людей, которые меня ненавидят, однако я ими искренне восхищаюсь. Я стараюсь не играть в эфире, ведущий обязан быть искренним, чтобы ему верили. Я не стараюсь быть лучше или хуже, добрее или злее, чем есть на самом деле. Ведь обычно все, как только их снимает камера, прекращают вдруг материться, говорить на сленге, начинают строить из себя порядочных, добрых. А я не боюсь быть такой, какая есть.
Никогда не уеду навсегда жить за границу. Я люблю Россию, мне всегда нравилось здесь – наши люди, наш язык. Мои родители не раз пытались отправить меня учиться в Европу, но я сопротивлялась изо всех сил. У меня с ними был жесткий бартер: три месяца каникул я проводила, например, во французской школе, а за это меня на две недели отпускали в пионерлагерь под Питером, без охраны, без надсмотра. И все лето я жила в ожидании этих двух недель, когда можно будет пить водку с пионерами, гулять, играть в бутылочку, спускаться из окон по простыням, убегать ночью в лес, сидеть у костра. В этом для меня была настоящая жизнь.

– Не боитесь, что вам припомнят ваши эпатажные поступки и откровения, если пойдете в политику?
– Стерильных людей, в том числе и политиков, не бывает. Вспомните хотя бы Буша, который курил в школе марихуану. Люди как раз любят истории порока.
– Клинтону подмоченная репутация стоила карьеры.
– То была история вранья, а не порока. Людям нравится, когда ты изнасиловал пионерку, а потом прилюдно каешься, тогда тебя простят и помилуют. А вранье и лицемерие всех только раздражают. Если бы Клинтон сказал: «Ну было, что ж, грешен, простите», – то его бы полюбили в сто раз больше. Любой порок всегда можно превратить в свое достоинство. Я пока не задумываюсь о политике, мне было бы скучно заседать в Госдуме, участвовать в депутатских интригах. Вот цирк – это мое. В кино мне тоже очень нравится. Пока ты молод, надо дерзать, искать себя, падать, подниматься, преодолевать страхи, возможно, это самый короткий путь к мудрости.

Мила Серова