Мужчина в возрасте корсара

Это интервью я взяла у Михаила Левитина в 1996 году, когда ему стукнуло 50. Вот написала и сама себе не поверила. Неужели ему сейчас 65? Враки. Женский нюх по-прежнему делает на него стойку. Не устарел ни он сам, ни то, что он тогда рассказал о противоположной половине человечества, то есть и обо мне тоже. Я и тогда заслушалась, и опять зачитываюсь: он поразительно точно, образно, досконально вскрыл на собственном примере механизм взаимоотношений мужчины-женщины. Я увидела его глазами, как это выглядит со стороны. Я открыла женщин с мужской точки зрения. Не знаю, думает ли он сейчас так же, но, изучив рукопись этого давнего диалога, я поняла, что его мысли и слова по-прежнему интересны, спорны, а главное – честны (что в наши дни – большая роскошь).
Левитин – ловушка для дам. Хотя по внешнему статусу – режиссер, художественный руководитель московского театра «Эрмитаж», писатель. Диалог наш вывернул на женщин целенаправленно, потому что молва сложила образ Дон Жуана, Казановы, кого-то из этого ряда мужчин-ловеласов, пиратов в отношении женских прелестей. Первый вопрос про театр «Эрмитаж» у приближенных к нему: кем в данный момент увлечен Левитин? Со стороны собеседника была готовность отвечать откровенно, но без имен.
В споре между двумя началами – мужским и женским – правда висит где-то сверху, орошая отношения то проливными слезами, то водопадом восторга. Вот что прояснилось: не каждому мужчине женщина простит нелицеприятное в адрес своего пола. Но Левитину я не то что простила, а признала его правоту – право быть ТАКИМ мужчиной. И не только я, как свидетельствуют летописцы его побед на поле битвы с женским сообществом.

– Михаил Захарович, в ваших спектаклях женщины всегда на каких-то подсобных ролях или же в губительно-соблазнительных образах: то у вас Командор женщина, то черт. А вы, создатель спектакля, словно бы договариваете диалог с какой-то конкретной на тот момент дамой, произносите последнее слово в споре с ней, последний гвоздь вбиваете в отношения. Что же вам сделали женщины, что вы их такими видите?
– Кругом виноват, потому что. Это единственный сильный комплекс – комплекс вины перед всеми и встреченными и не встреченными женщинами. Больше я за собой особых трагических комплексов не знаю, а этот есть. Ничего они мне кроме добра не сделали. Я всегда был под очень крепкой женской опекой. Мне никто не отказал в любви – и духовной, и любой другой, когда была в этом необходимость. Но ваше наблюдение мною слышано на протяжении целого ряда лет, что какие-то химерические образы женщин в театре, искаженные характеры, пластика, все на бедных женщин. Может быть, это, повторяю, моя колоссальная зависимость и тянущийся шлейф греха, совершенного мной по отношению к ним?
Люблю ли я мужчин больше женщин? Да, я люблю мужскую дружбу. Да, в общении со своими детьми, невероятно обожая дочь, отдаю предпочтение дружбе с сыном. Я больше доверяю мужчине. Может быть, в этом какие-то детские воспоминания. У меня прекрасная мать, но мамой-папой для меня был отец. И, наблюдая за сложностью взаимоотношений в семье, я видел правоту отца и капризность мамы. Мне кажется, что вот это как бы ожидаемое поведение женщины, пользующейся своей властью, минутной, временной, – она этого не понимает, а если понимает, то пользуется этим тотально, – меня и раздражало в детстве. Эта роль, которую взяла на себя женщина и которую она изумительно, виртуозно играет. Я понимаю, что это сделало с ней мужское общество. Или Бог. Или природа такая, что-то там устроено иначе.
Я очень четко и давно отделил нас от них биологически – мы два абсолютно разных вида. Есть еще третий – артисты, но это другой разговор. Я не знаю законов, по которым существуют женщины, что меня невероятно раздражает. Не знаю, о чем они думают, когда я ухожу, когда они со мной, когда хотят, чтобы я либо ушел, либо был с ними. Я ничего не знаю. Тем не менее закономерна зависимость от них. И не только мужская, но и детская – отношение к женщине как к матери.
Что я вижу в них? Чаще всего неестественность. Вынужденную, может быть. Напряжение судеб. Я сочувствую этому молча. Действительно безумно переживаю, если виноват в дополнительном напряжении, драматизме жизни той или иной женщины. Но простить им эту неестественность не могу. И несвободу простить не могу. Они для меня все-таки дизайн жизни, украшения. А когда я выстраиваю их как украшения, то это неполноценно. С вашей точки зрения, например, и других людей. Это деформация. Мне говорят: искривление, вы просто предвзяты.

– Похоже, что в отношениях с женщинами вы упреждаете удар, который они могут вам нанести. Вы наносите его первым.
– Никто их них никогда пока не нанес мне даже малейшего, как говорили в Одессе, шалобана. Какой там удар!

– Потому что вы старались покорить женщину прежде, чем она покорит вас?
– И этого не было. Не было таких сложных взаимоотношений. Я просто брал. А потом что-то возникало. Может быть, это жестокость, которая есть у нас всех, такие метаморфозы власти над другим существом. Может быть, некрасивое поведение. Но я совершенно точно знаю, что от меня часто ждали некрасивого поведения. Вот это самое поразительное. И смирялись с тем, что это так. ПРОСИЛИ быть плохим.

– А может, это мужское самооправдание?
– Может быть. Но я для себя перебираю сейчас началЫ взаимоотношений и – ничего подобного у меня не было. Я сделан в достаточной степени не противоречиво. Есть какой-то изъян, но я не могу его определить, не вожусь с ним, просто чувствую его. У меня возник в детстве очень сильный реальный образ. Знаете, когда ребенок влюбляется. И этот образ исключительно визуально стал образом, лицом моей женщины.
Врач, сибирячка из Иркутска, более чем русская женщина Вера Иннокентьевна – она, к горю моему, два года назад умерла, – мамина ближайшая подруга, делавшая мне, малышу, уколы. Очень неумело делавшая, я помню, тем не менее любовь от этого ни в коей степени не исчезла. Такая вот блондинка с тенью от скул на щеках, с рокочущим немного голосом, со светлыми глазами, которые во время смеха слегка закатываются. Роковая, возможно, немного холодноватая.
По контрасту с моей мамой и с многими южными женщинами этот образ запал в душу. Я всегда подсознательно искал таких женщин. Хотя они были разными. И я очень способен ими увлечься. Я не вижу в женщине некрасивого, не вижу возраста. Я могу не просто сыграть, что воспринимаю очень старую женщину молодо, я буквально так ее воспринимаю.
У меня была удивительная история с Ритой Яковлевной Райт-Ковалевой. Думаю, что не последнюю роль в нашей дружбе сыграло такое льстящее женщине восприятие. Ее познакомили со мной в театре на Таганке, на спектакле. Ко мне по коридору шла старуха лет 65 – 70. Но я видел: ко мне идет девочка семнадцати лет. Она подошла – это девочка семнадцати лет. Ничего я не придумываю, я буквально общался с существом моложе меня. И эта девочка-старуха отзывалась мне вдвойне-втройне. Что-то она, вероятно, умела поворачивать в себе для того, чтобы нравиться. Потому что оснований легко понравиться у нее не было никаких. А потом уже, когда она сильно состарилась, я физически постарел вместе с ней, потому что эта девочка вдруг исчезла.
Когда я смотрел и смотрю вслед женщинам, у меня всегда ледяной столбик восторга стоит во лбу. Так что садистических наклонностей у меня нет. Может быть, избалованность вниманием к себе, сибаритство иногда и приводят к нехорошим играм, но длятся они крайне недолго. А во время разрывов, уходов, расставаний вообще исчезают, никакого торжества победителя у меня не бывает. Я бы с удовольствием платил всем пособия. У меня комплекс человека, который должен каждую содержать.

– Вы уважаете право женщины не быть вашей?
– Не уважаю. Я не понимаю таких прав. Какие у них основания? Я ведь не Ален Делон, и если уж начинаются со мной такие отношения, так они должны дойти до своего завершения, иначе не нужно начинать. Что такое это завершение? Я странно дважды женился. Непонятно, как это получалось. Почему женился? Почему они хотели, чтоб я был мужем? Я не годен в мужья, и жизнь это доказала. Тем не менее, я все-таки удерживался, не сам, меня удерживали. Одним словом, потрясающие женщины были в моей жизни!

– Значит, женщины заманивают вас в некие отношения с собой: то в брак, то в менее обременительную историю? Вы на них вину перекладываете?
– Да, я переношу вину на соблазн. Абсолютно библейское восприятие этих взаимоотношений. Я не говорю «сатана», я сатаны не видел, не знаю… Одна чудесная и важная в моей жизни женщина недавно сказала: вы – сатана, но со светлой энергией. Я такого еще никогда не слышал и думаю, что это замечательное определение. Я им очень удовлетворен.

– А как вы относитесь к институту брака?
– Очень плохо. Хотя совершал такую ошибку. Я долго думал, зачем это все надо. И понял, что государству нужно нас пересчитывать, знать, где мы находимся, сколько у нас детей. И оно организовало такие купюры – брачные свидетельства. И все мы там записаны-перезаписаны. Мне всегда неловко было выходить и двигаться по городу семьей. Хотя в детстве мама, отец и я были семьей. Но я всегда видел и знаю это твердо, что внутри семейной процессии – проблемы. Проблемы, не дающие права так идти.
Самое страшное и сложное, что ты все равно считаешься с присутствием рядом находящегося человека. Да, прекрасный человек с тобой, живущий для тебя, тобой. И все равно это тебя обязывает. Пишешь ли ты, думаешь ли – с коррекцией на этого человека. Даже если он растворяется в воздухе комнаты, забыть его невозможно, исключить нельзя. Может, и не нужно исключать? Нужно. Для того чтобы к себе пробиться, и так столько преград!
Любовь хороша секунду. Ее тоже многие не замечают. Я ради этой секунды живу. Взгляд, на тебя брошенный… Я видел такой взгляд. Я тогда женился. Все отдал, потому что так не бывает, так не смотрят. Это на меня посмотрел кто-то главный из нее. А потом возникает, конечно, инерция, ужасная вещь, когда ты уже умеешь общаться с женщиной, обманывать ее, увлечь собой, знаешь свое обаяние и пользуешься им. И главное – все получается. Когда все получается, ты начинаешь слегка презирать не только себя, но и ее. Такой вот комок отношений. Но сейчас, в период этого интервью, я хорошо отношусь к женщине. Очень хорошо, понимаете? У меня сейчас мощная внутренняя жизнь, слишком меня несет, боюсь, что подведу кого-то.

– Вас не посещает мысль, что женщина тоже может вас использовать?
– Да, конечно, но она использует меня так, как мне нужно. Никто из них особенно не пользовался мной, никто не делал на мне карьеры. Все, что мог, я охотно давал, даю, потому что мне нравится быть щедрым. Меня всю жизнь все вокруг называют растратчиком. Мне нравится даже делать вид, что у меня есть много. Одалживать, чтобы казалось, что у меня немало. Мне вообще нравится корсарское время любви: такое безобразие, захват, веревочные лестницы, покорение сердец, иногда насилие…
Потому и невероятное тяготение к Латинской Америке. Казалось бы, убогая цивилизация во многих странах, слишком большая близость к природе, подражание некоторым не самым лучшим европейским странам и так далее. Но для меня эти люди с мафиозными ликами, пистолетами, кинжалами, с чувственным обожествлением вакханки, потной, лежащей в гамаке или сидящей на балконе, – это роскошь. Когда я слышу латиноамериканские песни и представляю в песке босые ноги девчоночки, смуглой, чудной, я понимаю, что продлил бы себе жизнь такой встречей.
Конечно, как говорил Введенский, кажется, что с женщиной никогда не умрешь, что в ней есть вечная жизнь. Он имеет в виду даже момент близости, как момент еще одного рождения. Это потрясающее восприятие, безусловно, детского человека. Видите, как он цепляется за женщину в надеже еще прожить какое-то время. Поможет она или не поможет, не от нее зависит. Но бывают чудные минуты добра, нежности, идущие от женщины. Даже самая часто употребляемая женщина, когда тебя обнимает, все-таки возвращает тебе веру.

– А вас не смущает, что женщина, которую вы берете в жены, получает на вас право?
– Очень смущает. Я становлюсь собственностью. Я собственность всех. Странная вещь. Вроде так независимо живу и так, в общем, ускользаю, но отношение ко мне как к собственности от окружающих постоянно. Не только от женщин, но и от мужчин. И не то, что я не могу себя поставить. Я уверен, что есть люди, которые меня боятся как административное лицо, есть люди, которые боятся, что я им изменю, брошу их. И, тем не менее, я – эдакая дорогая собственность. Не могу шагу сделать в личной жизни, чтобы это не было обсуждено и не вызвало возмущения целого ряда хороших окружающих людей. Просто не имею права. Меня беспрерывно пытаются направлять.
Даю вам слово, ничего им не удается. НИ-ЧЕ-ГО. Хотя момент волнения, страха у меня возникает. Они начинают мне внушать, что я делаю ошибку. А у меня нет духа противоречия: сделаю ошибку! Я знаю, что буду делать так, как делаю, но задумываюсь, почему они это говорят. Наверное, снова видят во мне изъян, и он опять меня подведет. Я смотрю на свою подругу и думаю: милая моя, ты должна меня бояться. А почему? Что я, собственно, такого дурного ей делаю? В конце концов, каждая встреча, я надеюсь, проходит не без взаимного обогащения…
Когда потом ты понимаешь, что тебя хотели женить, это такое разочарование. Я вообще предлагал в моем чудесном браке, от которого у меня двое детей… Я очень трудно на него шел. На протяжении первых четырех лет до брака я все время говорил: давай вот так жить всю жизнь: рожать, любить… Но даже она не считала это для себя возможным.

– Может, она боялась потерять вас?
– Вряд ли она думала тогда, что случится потеря меня. Есть один страшный момент, связанный с женщиной. Бунин написал: но для женщины прошлого нет, разлюбила – и стал ей чужой. Это такой ужас! Свидетельствующий о том, что они не мы. Что они – хищники. Пожиратели. Хотя, может быть, Бунин в чем-то ошибается, может, внутри у них смятение, не знаю… Нет, не смятение. Бунинско-мое открытие этой стороны женской натуры сделало меня еще более трезвым. Может, она спасается таким образом? Вообще женщина должна привязаться.

– Не потому ли она стремится к браку, что боится упустить вас? Вы вольны найти другую, а ей опять ждать, искать, завлекать – ради своей природы, своего предназначения. Она зависит от вас и хочет еще больше зависеть.
– Может быть. Во всяком случае, это очень красиво. Сейчас я ставлю «Сонечку и Казанову» и слышу: почему вы заинтересовались творчеством Цветаевой? Если творчеством Цветаевой, то только в любовном аспекте, ни в каком ином. Я так хочу вознаградить этого труженика любви, как она вознаградила его финальным приходом той девочки, Франциски. Конечно, там и мука, потому что обладать ею он уже не может. Но и чудо возвращения. Вот это финал! Подарок судьбы. Когда приходит тринадцатилетнее существо, знает тебя откуда-то, что уже божественно, и ты прощаешься с миром, баюкая ее на коленях. Разве может быть что-то красивее?

– Это автобиографично?
– Надеюсь. К сожалению. Не хочется думать, что бывает что-нибудь последнее. А вот что замечательно и безумно важно – это как ты проверяешь соответствие вас, как пары. У меня такие гармоничные и прекрасные дети – это выкрик не отца, а скорее человека, у которого были все возможности потерять своих ребят, и то, что я жив их молитвами, и точно так же жива этими молитвами их мать… Они сохранили наш брак в себе. Они его держат, до сих пор не принимая ни ее начавшейся новой жизни, не желая моей начавшейся новой жизни. Они делают это тактично, но в то же время требовательно.
Может быть, даже и не надеются на примирение, но хотят это сохранить. Потому что было замечательно соответствие – общая гармония, в результате которой родились два человека – вот это главный результат любви. Вы по детям прекрасно поймете, какие были взаимоотношения у тех, кто их родил… В момент одного коренного решения, на которое еще накануне я не был способен, я пришел домой, порвав с чудесным человеком, и у меня в чужой, снимаемой мной квартире ночью остановились все часы, отрубился телефон и разбилось зеркало. Сразу. Я подумал, что мне надо уйти на улицу. Куда? Тревожить моих друзей, моих женщин? Зачем? Мне никто из них не нужен, кроме одной, которую я не могу тревожить, потому что она замужем. Я понял, что мне конец.
А еще одна моя подруга сказала, что днями за мной должен придти Командор. И я смотрел в окно на луну и ждал Командора. Его все не было, сердце тяжело слиплось… В полпервого ночи я сказал, обращаясь к сыну: Мишенька, чего-то мне не хочется… И телефон восстановился. И моментально позвонила дочь. Он меня столько раз спасал, этот мальчик. И я ему рассказал, а он мне говорит: папа, я все время с тобой. На такое был способен мой отец, который возникал в общежитии без всяких звонков из другого города в тот момент, когда я болел, не зная этого. Это тоже любовь.
Больше всего на свете мне нравится образ мужчины, идущего по миру за руку с мальчиком. Такой вот эгоизм пола, мужская солидарность. И тогда можно принять, что смертен, зато со своим другом, сыном, прошел землю. Пройти землю с женщиной – это всегда оглядка, непонимание, возможность измены. Она ведь может изменить? Может, даже когда любит. ПРИВЫКЛА быть неверной. Все очень удивлялись, что моя жена не просто была мне верна, а занята была мной безмерно, но она одна такая, во всяком случае, действительно редкая. (Это был семнадцатилетний брак с замечательной актрисой и очень красивой женщиной Ольгой Остроумовой. - Авт.). И потом все равно она забыла меня. Пусть через пять лет. Никогда не надо клясться умереть в один день. Наверное, имеют в виду атомную катастрофу, когда так говорят. Это глупость, я не понимаю.

– Вы хотите, чтобы женщина помнила вас даже после того, как вы ушли от нее?
– Если она меня любила, должна помнить. Если любила НОРМАЛЬНО, она не должна клясться. Я больше ничего не прошу.

– А что есть мужская неверность?
– Похоть. Если ты уходишь просто удовлетворить физическое желание, – это гнусность и обман.

– Это непростительно?
– Отвратительно. Но многие дамы с этим смиряются и не понимают других форм отношений. Как у Олеши: «Валя не будет резервуаром для тебя». Функции резервуара для многих, наверное, норма. Если в юности похоть была спортом, в более зрелые годы это становится обязательством перед грехом. В общем, муть проклятая. Я вообще не был уверен, что умею любить. Да и сейчас не могу сказать твердо. Но все-таки изредка меня посещало чувство зачарованности и печали, которое я смею назвать любовью. Почему-то это не сопряжено с оживлением, весельем, а такая поглощенность чем-то… как будто физически что-то еще в тебе. И странно, глубоким серьезным отношениям никогда не предшествовало физическое желание. Я помню два таких отношения в моей жизни. Но ты только потом догадываешься, что любишь женщину.

– Может быть, своей влюбленностью вы пытаетесь обмануть себя, победить сомнение в том, что вы способны на это чувство?
– Я влюбляюсь физически. Я очень реальный человек. Влюбляюсь в эти ноги, этот рот, в голос, пластику. Я в это влюбляюсь и это беру. Я ужасно привязчив. И если она простит мне мою широкую жизнь, я могу быть с ней двести лет. Понятия измены для меня не существует. Просто есть много параллельных дорог.

– А талант, интеллект – это тоже мужские приманки?
– Не хотелось бы. Хотя много написано, что мы все делаем ради женщин, и тот же Введенский иногда читал стихи, чтобы овладеть, и я уверен, что Александр Сергеевич Пушкин этим пользовался… Да, неплохо нанести такой вот не смертельный победоносный удар. Потом ты увидишь, дура она или нет, ты же сумеешь оценить то, чем ты ее бьешь, ты-то знаешь, что это дрянь какая-нибудь, смотришь, а она радуется, чему? И думаешь: боже мой, что ж ты тут сидишь? А настоящая тебя услышит. Не надо скрывать перед женщиной, если у тебя есть какой-то дар, чего уж там.

– Служебный роман между режиссером и актрисой в театре – вещь неизбежная?
– Да, я глубоко в этом убежден. Если режиссер заслуживает любви своих актрис – это вещь даже очень красивая. Я называю это мольеровской историей. Мы живем рядом, абсолютно одним миром, все внутренние связи располагают нас к любви. Творчество – не что иное, как любовная связь между мужчинами, женщинами. Но если ты просто насильник, пользуешься властью над меньшим, такой ты и режиссер.
Зачем долго бегать по свету, когда самые прелестные вокруг тебя? И совершенно родные. Но у меня широкий круг, я не увлекался только актрисами театров, в которых работал. Раньше были аморалки, вызовы в райком, обком… Я всегда плевал на это, хотя у меня было столько из-за этого неприятностей! Я даже не понимал, о чем меня спрашивают. А когда ты не понимаешь, им становится стыдно. Помните, как у Булгакова в «Кабале святош» герой говорит Мадлене: не мешай мне, страсть охватила меня. Такая трогательная фраза. И Мадлена уходит в монастырь, оставляя его с женщиной, которая, возможно, их совместная дочь. История, конечно, чудовищная и в то же время не противная.

– Бывает ли так, что, увлекаясь актрисой как женщиной, вы даете ей роль и стараетесь не замечать, что она с ней не справляется?
– Я делаю ее любовно, воспринимая как актрису. И она какое-то время – актриса. А если она еще и равная – это роскошно! Взаимопонимания с актрисой можно достичь только через чувственные вещи. Актрис-интеллектуалок не бывает, я не верю. С мужчинами туго, а с женщинами и подавно.
Я вот был на родах. Полгода упрашивал, чтобы моя подруга, зав. акушерским отделением, меня пустила. И я убедился: красиво. Для меня нет ничего некрасивого, кроме насильственного убийства. И появление абсолютно готовенького существа – это удивительная история. Но у меня сильное подозрение, что женщина – просто гнездо, в которое мужчина помещает все им уже изготовленное. Рожает отец.

– Почему же природа доверила это женщине?
– Просто мужчине некогда носить, следить за тем, как пухнешь, ничего не делать.

– Не потому ли актрисы уходили из вашего театра, а женщины из вашей жизни, что вы теряли к ним интерес?
– Актрисы уходили из моего театра действительно тогда, когда я терял к ним интерес, и что же?

– Выходит, это нормальный процесс, и никаких истерик у них по этому поводу быть не должно?
– Никаких истерик! Не надо обманываться. Они всегда знают, на что идут. Женщина очень четко понимает опасность связи, полностью берет на себя ответственность и инициативу. Я никогда в жизни не приписывал себе первого голоса в дуэте. Я понимал, что она РАЗРЕШИЛА мне. А что кончается… Она же понимала, что это кончится. Если обнадеживала себя, то это ее дело. Но я не думаю, что у меня было много дур, которые безумно сетуют и воют.

– Вам не снится кошмар, что покинутые вами женщины объединились, чтобы вам отомстить?
– Нет, такого сна не помню. Наоборот, они бы собрались вместе, чтобы окружить меня заботой, было бы очень хорошо. Потому что мне не хватает их всех. А за что мне мстить? Уязвленное самолюбие, гордыня? Да, есть гордые дамы. Но это их грех.

– Вы это не приветствуете?
– Это не приветствует церковь, Бог.

– А когда женщины из-за вас бьются друг с другом, ревнуют…
– Мне не нравятся распри. Я ненавижу физические, нравственные столкновения между женщинами. Я вообще не люблю женщин в роли мужчин. Не люблю агрессивно вопящей гнусной бабы. Я люблю тишину, люблю находиться вдвоем. Хотя я открыто существую, когда люблю, и не скрываю ни от кого, но я не ставлю задачи вызвать в ком-то ревность или гнев.

– Тем не менее в вашем театре вокруг вас клубятся интриги, которые плетут женщины. Они вас ревнуют, из-за вас страдают, на вас покушаются.
– Но ревнуют – это не значит, что я был с ними близок. Значит, у нас такая вот семья, такая вот интересная зависимость.

– Михаил Захарович, можно ли сказать, что все победы и поражения в мире происходят по причине того, что всякий мужчина доказывает: я самый лучший любовник, – и в порыве самоутверждения устраняет конкурентов?
– Я думаю, что в большинстве случаев так. Мой случай более надменный: я в упор не вижу своих соперников и даже не интересуюсь их существованием.

– Спасибо.
– Ну мы тут и наплодили с вами!

Алла Перевалова