Литургия на чешском

  • 20 августа 2013 |

История двести тридцать четвертая

Дождь является на курорт без приглашения и разнообразия в привычный распорядок не вносит, скорее наоборот. Впрочем, по песчаным дорожкам парков топается так же славно, был бы зонтик. Отправляться же в городской музей, как собиралась накануне, мне точно неохота. Зато вчера побывала на Воскресной службе в местном Православном храме.

Он наречен именем равноапостольной княгини Ольги, и поначалу я решаю, что это в честь старшей из императорских дочерей, но, как выяснилось, она появилась на свет лишь шесть лет спустя. Храм же, эклектичный и с уносящимся в небо шатром, начал действовать уже в 1889. Увы и ах моей исторической догадливости!

Православная церковь, тем более служба в таком маленьком городке – явление уникальное. Литургия проходит на чешском, но «Отче наш», например, повторяется по-русски. Весь хор – две молодые женщины с ясными глазами и строгими лицами. Слышать, как в пении молитв к ним присоединяются голоса нерусских прихожан, очень трогательно. Народу не больше, чем человек двадцать-тридцать, и многие дамы с непокрытой головой. Включая меня, потому что почему-то думала, что смогу позаимствовать платок у свечного прилавка. Ан нет.

Что интересно: в храме стоят стулья. Не скамьи, как у католиков, а обычные, венского типа легкие стулья. И собственно службу не отстаивают, как принято у русских, а отсиживают, исправно поднимаясь при чтении Евангелия и пении положенных молитв.

Справа от меня устраивается юноша с костылями, правая нога загипсована. Его подводит к стулу стройная дама и забирает костыли, а потом приносит каждый раз, когда встают на молитвы. И он поднимается и поет, иногда это звучит даже мне понятно.

А еще тут есть что-то вроде детского уголка. Неподалеку от алтаря стоит деревянный резной столик с парой ярких книжек – и карапуз лет четырех внимательно их разглядывает. Конечно, детское терпение не резиновое, на всю службу не растянешь, поэтому в какой-то момент он принимается расхаживать по храму, размахивая пластмассовыми цепочками – точь-в-точь батюшка с кадилом. Выглядит это уютно и естественно и, судя по всему, никому ни молиться, ни подпевать не мешает.

И еще – уникальный опыт в моей жизни! – впервые слышу, как сам священник читает имена в поданых перед службой записках. Тех, о здравии и благополучии которых мы все вместе дружно молимся, в действительности так немного, что все чтение занимает от силы несколько минут. Наверное, поэтому и включено в литургию. И так почему-то светло и радостно слышать среди по-южнославянски мягко пропеваемых Гонзиков, Ярмил и Зденков имена моих родных.

И, конечно, свечи. Есть парафиновые, но есть из настоящего воска. Берут их тут сами и кладут монеты взамен на расписную тарелочку. Как же мил мне запах восковых свечей. Перед тем, как ставить, всегда обязательно подношу весь пучок к носу и, не стесняясь, вдыхаю его аромат.

Уже немолодая женщина с коляской улыбается, глядя на этот нехитрый ритуал. А потом, видя, что, написав записки, я стою и беспомощно озираюсь – кому же их теперь отдавать? – подходит: «Давайте мне!». Затем направляется к алтарю, сама приоткрывает дверцу слева и передает служителю. Возвращается и снова улыбается – в ответ на задушевное спасибо.

Пахнет ладаном и чуточку воском или просто чем-то очень знакомым и таким родным.

Наверх