История сто семьдесят девятая
В России сегодня Вербное, в Вене – просто воскресенье. С утра пораньше отправляюсь побродить по городу, радуясь тому, что в это время центр еще полупустой, уже солнечный и такой непохожий на себя. У Штефансплятц гигантские косые тени от собора, особо ранние и редкие туристические птахи, спящие витрины и дружелюбно распахнутые двери кофеен.
Как-то по-особому звонят колокола – не иначе, как догадываются о далеком православном празднике. Решив обойти собор, натыкаюсь на стайку детишек: девочки в белоснежных платьицах, с венками на головах и мальчики в строгих костюмах.
Все держат в руках толстые свечи, волнуются и нетерпеливо переминаются с ноги на ногу. Рядом возбужденные элегантные мамы, которым первое причастие отпрысков стоит, вне всяких сомнений, еще больших переживаний.
По-моему, мимо этой трогательной группы никто не проходит. Я тоже делаю задумчивое лицо, как если бы что-то меня отчаянно заинтересовало и останавливаюсь неподалеку. Нас, уже не просто прохожих, набирается с десяток. И ждать вроде нечего, но оторваться от того счастья, которым сияют такие разные глаза, кажется невозможным. В конце концов, впереди детей выстраиваются несколько облаченных в балахоны и вооруженных гигантскими свечами молодых парней и девушек, и вся процессия отправляется к главному входу собора.
Почему-то именно в эту минуту колокола начинают уже не просто бить, а гудеть непрерывным мощным ревом: кажется, что звенят даже камни под ногами. Еще раз порадовавшись за Вербное, разворачиваюсь и иду на Хельденплятц с единственной целью. Нюхать сирень. Она уже зацвела, и на знаменитой площади героев ее очень много. Темно-лиловая, светлая, белая. У каждого куста меня обволакивает облако аромата.
Если же запах кажется недостаточно сильным, просто подхожу ближе, наклоняю ветки и вдыхаю до легкого головокружения. Надышавшись вволю, иду в городской сад, в котором через полмесяца начнут распускаться розы. Сиреневые кусты там тоже есть. И вижу, как умопомрачительно солидного вида господин, проходя мимо, вдруг резко тормозит, заходит на газон и тоже начинает склонять к своему лицу сиреневые ветки. Взгляд его становится даже не сияющим, а лучезарным. Кажется, Рабиндранат Тагор сказал: «Я просил дерево поведать мне о Боге – и оно зацвело»…
